Я тоже нормальный человек, с нормальными желаниями и инстинктами, я же не постригаю себя в монахи. Я хожу в ночные клубы и встречаюсь с девушками, но всё это так, мимолётно. Ты же ищешь серьёзных отношений, а я серьёзных отношений не хочу. Я не могу их себе позволить.
– Паш, ты сам себе придумываешь запреты. Это в твоей голове ты не можешь себе позволить. Тебя же никто не заставляет немедленно жениться, покупать дом и заводить троих детей. Но жить одному, всё время одному и не давать выхода своим чувствам…
– С чего ты решила, что я не даю выхода своим чувствам? – вдруг рассердился Пашка. – И что ты подразумеваешь под выходом чувств? Ну, пойдём переспим, чтобы успокоить гормоны – тебе это что-нибудь даст? А мне? Ты свою цель в жизни обозначила. Тебе нужен муж, дети, дом с садом. Я этого дать не могу. Ни тебе, ни кому-то другому. Поэтому давай ограничимся дружбой. Надо тебе в кино или в ночной клуб сходить – пожалуйста. Пикники в парке, поездки на море, тусовки с друзьями – я не возражаю. Но не надо меня унижать своей жалостью и состраданием. Я пять лет жил с девушкой. Она тоже жалела и ждала. А потом ушла. Потому что ей надоело ждать. Потому что годы шли, и ей хотелось детей, оседлости, уверенности в завтрашнем дне. Вы, женщины, просто так устроены. Вам нужна уверенность в завтрашнем дне, чтобы вить гнездо. Это у вас в инстинктах заложено. А мужчина – добытчик. Если мужчина не может добыть, не может победить, не может преуспеть – ему и так хреново. Зачем ему ещё эти молчаливые упрёки? Иди и ищи себе среднестатистического англичанина. С зарплатой от сорока тысяч в год, отдельной квартирой и стабильной работой. За его широкую и скучную спину можно спрятаться и пережить все невзгоды судьбы. Детей родить, устроить их в хорошую школу. Летний отпуск в Испании, машина, дом с садом. У меня тоже когда-нибудь будет. Но ждать меня не надо.
– Я не буду тебя ждать, – кивнула Арина. – У меня виза до декабря. И ещё неизвестно, буду ли я ждать её окончания.
Очарование момента улетучилось, и сидеть на ветреном берегу больше не хотелось. Не сговариваясь, молодые люди поднялись со скамьи и молча пошли к ближайшей остановке ночного автобуса.
* * *
К сентябрю постепенно пришло осознание, что домой Арина не поедет. Из тысячи фунтов, которые она должна была вернуть Олежеку, у неё не было ни пенса. Плюс потерянные дедушкины деньги. Плюс отцовские. И хотя отчаянно тянуло домой, домой ехать не получалось. Подолгу ворочаясь бессонными ночами в постели, она представляла, что утром откроет глаза и окажется в своей девичьей кровати в Краснознамённом, откроет дверь спальни, пройдёт через тихую гостиную с тикающими ходиками, встанет позади отцовского кресла и начнёт, по привычке, читать книгу через его плечо.
Мама всегда поддерживала. Смирившись с тем, что Арина приняла решение уехать, она рассудила, что теперь во что бы то ни стало нужно бороться до конца и достичь своих целей. Она убеждённо говорила, что нужно учить язык, что нужно посмотреть мир, что нужно извлечь максимальную пользу из той возможности, которую предоставила ей жизнь. Она ведь не знала всех подробностей. Отец только тяжело вздыхал в трубку, и его вздохи были хуже любых жалоб. Хотелось всё бросить и первым рейсом лететь домой. Но домой дороги не было. Что же это получается, скаталась девочка на лето в Лондон, потратила свой пятилетний бюджет, помыла арабские туалеты, проспонсировала разных прохвостов и вернулась домой не солоно хлебавши. А первого сентября как ни в чём не бывало вернулась в школу, в белой блузочке и лакированных туфельках. «Здравствуйте, дорогие дети. Сегодня мы будем изучать историю мануфактур в Великобритании. Я только что вернулась с исторических мест и привезла вам фотографии».
Если бы просто вернулась с пустыми руками – можно было бы порадоваться впечатлениям, как хорошим, так и не очень. Но приехать домой с долгами – как смотреть в глаза родителям, Олегу, Инночке? Дома таких денег не отработать никогда в жизни. Только если пойти в проститутки (при этой мысли она поёжилась и поняла, что с её принципами она, скорей, в шахту пойдёт, чем в проститутки), да и то, по российским меркам, старовата. Другой вариант – рвануть в Москву, но начинать там без прописки и стартового капитала тоже не просто. Кто у неё в Москве? А здесь кто? Но здесь хотя бы уже худо-бедно пристроилась.
Решение не пришло легко. Сидя в полутёмной гостиной и беспомощно теребя телефонную трубку, Арина не заметила, как село солнце. Мягкие сумерки наполнили гостиную, голоса на улице затихли, и Арине захотелось отсрочить болезненный разговор ещё на четверть часа, чтобы немного посидеть в тишине и покое. Последние недели ей почти никогда не удавалось остаться одной в квартире, провести несколько часов наедине с собой, прислушиваясь к стуку своего сердца и следуя течению своих мыслей. Невозможность одиночества угнетала не меньше, чем само одиночество в иные времена. Постоянно окружённая людьми, дома, в колледже, на улицах и парках, она не имела ни одной родственной души, ни одного заинтересованного человека, никого, кому было бы не всё равно, что с ней происходит. Даже не будучи особо общительным человеком и с лёгкостью проводя вечера и выходные в собственной компании, она вдруг осознала, как ужасно быть постоянно окружённой людьми, которым нет до тебя никакого дела. Она жаждала найти укромный уголок, чтобы просто забыться, отдохнуть от суеты и вновь обрести себя. Когда-то она считала себя девушкой с принципами, в Лондоне все её принципы стали подвергаться постоянному давлению и корректировке, простой инстинкт выживания заставил поступиться многими из своих убеждённых «никогда и ни за что», но ей очень хотелось верить, что всё это временно, и как только её жизнь войдёт в нормальное русло, она отвоюет свои позиции и снова обретёт самоё себя.
По какой-то счастливой случайности, их квартира под мостом оказалась пустой в этот пятничный вечер, и ей хотелось растянуть долгожданный момент, отвоевать ещё несколько минут уединения, не нарушая его обсуждением неприятных новостей. Наконец, собравшись с духом, она в очередной раз набрала домашний номер и, с ужасом слушая гудки, готовая в любую минуту нажать на рычаг, приготовилась к самому худшему.
– Мам, пожалуйста, возьми трубку, ма-ам.
Трубку взял отец. Сердце Арины замерло, и несколько секунд она беспомощно молчала.
– Алло, – повторил отец, вслушиваясь в молчание на другом конце провода. – Мышонок? У тебя всё в порядке? – встревоженно произнёс он.
Арина почувствовала спазм в горле, и все заготовленные правильные слова застыли на языке. Целых полтора часа она репетировала оживлённое жизнерадостное заявление о перемене в своих планах, в результате которой она решила остаться в Лондоне до окончания визы в декабре, а теперь все нужные слова куда-то испарились.
– Привет, пап. У меня всё в порядке. Просто хотела сообщить тебе, что я не приеду домой на следующей неделе. Я задержусь немного в Лондоне.
Отец молчал, и его молчание убивало.
– Ты знаешь, мне сделали одно хорошее предложение по работе, и я решила его принять. Если я продержусь до декабря, я заработаю немного денег и приеду на Новый год с подарками. Мне совсем не хочется возвращаться сейчас, в Лондоне так интересно. Я не посмотрела и половины вещей, которые хотела посмотреть, и у меня появились новые друзья, и сейчас совсем неплохо с жильём. В сентябре мои соседки возвращаются на учёбу, и мы останемся вдвоём в квартире – разве это не шикарно?
– А разве тебе не нужно возвращаться на учёбу в сентябре? – бесстрастно спросил отец.
– Я не хочу возвращаться, – с фальшивой убеждённостью произнесла Арина. – Мне очень хорошо здесь. Это как раз то, чего я хотела в жизни. К тому же, это всего лишь три месяца. Моя виза действует до декабря. Глупо не воспользоваться возможностью. Ты понимаешь, может быть, у меня больше
